Прошло уже две недели с тех пор, как мы покинули Швейцарию. За окнами машин мелькают не по-весеннему суровые пейзажи, на колеса наматываются тысячи километров, и в пути мы задерживаемся лишь на границах. За «кормой» пропадает Киргизия, а после обледенелого перевала Тон-Мурун (3536 м), название которого переводится как «мерзлый нос», остаются позади и заснеженные вершины Памира. Где вы, так поразившие меня высокогорные пастбища и зелень Алайской долины? Их скромную и величественную красоту сменяет засушливый ландшафт с голыми пыльными холмами красного цвета, на которых нет никакой растительности, кроме редкого низкорослого кустарника.
Киргизский пограничный пост отделяют от китайского всего четыре километра, но полноценный контроль мы проходим лишь через 150 км, в городе Улуг - чате. Чтобы не терять времени на бумажную волокиту, мы заранее наняли агента. Свою китайскую визу я получил заблаговременно еще в Москве, ибо на границе ее не дадут. Агент хорошо поработал, и формальности отняли не больше часа.
После киргизских грунтовок 200 км по качественному асфальту до Кашгара, древнего города, через который проходил Великий шелковый путь, пролетели незаметно. На ночевку мы остановились в центре, рядом с циклопическим памятником… угадайте кому. Конечно же, Мао Цзэдуну! Изначально Майк планировал подняться на К2 со стороны Китая, поэтому из Кашгара предстояло добраться до Илика, а оттуда, погрузив снаряжение на верблюдов, дойти до базового лагеря у подножия вершины. Но идти этим маршрутом нам не разрешили, и тогда Майк решил ехать в Пакистан и вновь попытаться покорить К2 через ледник Балторо.
В выборе еды Майк непритязателен, но всегда стремится попробовать что-нибудь новое. Вот и в Кашгаре, изрядно проголодавшись, мы заглянули в небольшой уличный ресторанчик, где Майк заказал то же самое, что ели местные жители за соседним столиком. Вскоре перед нами появилось солидное блюдо риса с овощами и куриными потрошками, причем рисовую горку венчала петушиная голова с раскрытым клювом. Мне показалось, что под рисом скрывается петух целиком, и Майк, недолго думая, китайскими палочками ловко подцепил его за гребень. Но нет, это была лишь голова. К слову, это ничуть не смутило Майка, и вскоре от нее остался только клюв. «Мой желудок переварит и гвозди»,— не раз хвастался Майк, а однажды рассказал нам, как во время длительного перехода по Арктике наткнулся на вытаявшие из вечной мерзлоты останки мамонта, отрезал кусок мумифицированной плоти и приготовил себе на ужин «мясо»…
В Кашгаре мы провели два дня и ранним утром взяли курс на запад по Каракорумскому шоссе. Надо ли говорить, что после такой задержки Майк гнал как сумасшедший, чтобы поскорее добраться до заветной горы?! На пути к Ташкургану, последнему китайскому поселку перед пакистанской границей, он несколько раз съезжал с трассы, чтобы снова и снова проверить машины (и наши нервы!) на прочность. Мы спускались в затопленные низины, штурмовали крутые каменистые склоны и несколько раз проваливались в вязкую грязь так, что все четыре колеса исчезали в серой жиже и машины садились «на брюхо». Но задор Майка было не унять!
Переночевав в Ташкургане на высоте 3094 м, мы прихватили местного пограничника и направились к границе. За всю дорогу до КПП тот не проронил ни слова, вжимаясь спиной в мягкие кожаные сиденья. Майк стремился в Пакистан, как гончая, взявшая след, а потому летел по узкой горной дороге между скалами и пропастью так резво, что пограничник, наверное, на всю жизнь зарекся ездить с иностранцами.
Успешно оформившись на китайском КПП, мы покинули страну, проехав под красивой металлической аркой «Врата Китая». Именно здесь начинаешь понимать, почему Китай называют Поднебесной: дорога тут идет через Хунджерабский перевал, который входит в число самых высотных пограничных переходов в мире (4693 м). Преодолеть его на машине можно только с мая по ноябрь, ибо в остальное время он закрыт из-за сильных снегопадов. Вообще вся Каракорумская автодорога — это самое высотное международное шоссе в мире, с перевалов которого открываются величественные горные пейзажи, одновременно вызывающие восхищение и заставляющие ощутить, насколько мал и ничтожен человек.
До первого пакистанского КПП рукой подать, но Яндекс-карты обозначают эту территорию как индийскую. Дело в том, что север индийского штата Джамму и Кашмир уже давно является спорной территорией, где тянется вялый военный конфликт. Выехав из Китая, мы перевели время на три часа назад и поменяли полосу движения на левую (колониальное прошлое Индии и Пакистана). Повсюду на дорогах встречаются военные посты. Местные проезжают их без остановки, а все иностранцы, даже перемещающиеся на рейсовых автобусах, должны выходить, чтобы их данные внесли в специальные журналы учета. При этом когда я спросил, можно ли здесь фотографировать, мне ответили, что Пакистан — свободная страна, и снимать можно везде!
Перевал остался позади, и дорога, петляя, пошла вниз. Над нами возвышались вертикальные каменные стены, с которых местами к самому асфальту сползали грязносерые языки ледников. На склонах паслись яки, пытавшиеся отыскать в проплешинах на снегу остатки прошлогодней растительности. А ниже, в долинах, трава уже окрасила пейзаж в нежно-зеленый цвет, оттеняемый кружевом распускающих листву деревьев.
Неожиданно впереди заблестела водная гладь. Проводник Карим рассказал, что в 2010 году из-за землетрясения здесь сошел мощный оползень, перекрывший русло горной реки Хунзы. Образовалось озеро длиной около 20 км, которое назвали Аттабау в память о селе, покоящемся на его дне. Шоссе тоже оказалось затоплено, но предприимчивые местные жители быстро наладили паромную переправу, где работают 12‑метровые деревянные лодки с мотором. Когда нужно перевозить автомобили, поперек лодок укладывают широкие доски, загоняют на них машины и подпирают колеса булыжниками.
Пока мы переправлялись на другой берег озера, меня не покидало чувство, что плывущие по ярко-бирюзовой воде в теснинах скал диковинные паромы с «Гелендевагенами» везут нас в какой-то иной реальности. Паромщики объяснили, что так они переправляют даже грузовики, разве что для этого сцепляют две лодки наподобие катамарана. «Тонут ли машины?» — не удержался я от вопроса. «Бывает, но редко»,— ответили мне…
Несколько ночей мы провели в Каримабаде (провинция Гилгит-Балтистан), окрестности которого с живописными долинами, окруженными заснеженными горными пиками, считаются чуть ли не лучшим туристическим регионом Пакистана. Здесь нас встретил Ашраф Аман — основатель компании Adventure Tours Pakistan и первый пакистанец, покоривший К2 в 1977 году в составе японской экспедиции. Ашраф рассказывал мне, как в детстве не любил учиться и как однажды по пути в школу отец спросил его, кем он хочет стать. Старшие товарищи Ашрафа работали носильщиками в экспедициях, и он ответил отцу, что тоже будет портером. Услышав это, тот бросил мальчика в ледяную воду озера, мимо которого они проходили, и Ашраф до сих пор помнит, как сильно испугался. В итоге он хорошо окончил школу, поступил в университет в Исламабаде, но его по-прежнему тянуло в горы. Еще студентом он покорил К2, а позже основал собственное туристическое агентство.
Наш приезд в Скарду неудачно совпал с выборами в Ассамблею Гилгит-Балтистана. На улицах кипела политическая жизнь с митингами и демонстрациями. Все проходило мирно, однако на всякий случай правительство Пакистана приостановило выдачу разрешений иностранцам на посещение горных районов. Нас задержали почти на две недели, что стало еще одним испытанием для Майка. Он терял терпение, и, чтобы занять себя, мы каждое утро уезжали в горы, где Майк продолжал истязать казавшиеся неубиваемыми машины. Особенно ему нравилось оттачивать мастерство вождения на песчаных дюнах. Однажды Майк не справился с управлением и несколько раз перевернулся через крышу. Ему повезло, что, покувыркавшись, автомобиль встал на колеса, иначе пришлось бы нам попотеть. Ни водитель, ни пассажир не пострадали, а у машины лишь оторвался багажник, немного помялась кабина и треснуло лобовое стекло. В Скарду местные автомеханики придали «Гелендевагену» сносный вид, и по окончании экспедиции мы благополучно добрались на нем до Исламабада.
После двух поездок в Пакистан я могу сказать, что местные жители — люди особенные. Они доброжелательны, приветливы и любопытны как дети. Им интересно буквально всё. Нас часто спрашивали, нравится ли нам Пакистан, и когда мы отвечали утвердительно, лица людей озаряли улыбки. Общество здесь разделено на мужское и женское, и в некоторых городках, особенно в провинции, женщин на улицах не видно вообще. Мужчины, напротив, часто ходят большими группами, нередко обнявшись и держась за руки. Как и в других мусульманских странах, женщин в Пакистане лучше не фотографировать — могут и камнем в ответ запустить, зато детей — пожалуйста, сколько угодно.
Когда ограничения сняли, мы в очередной раз перепроверили, упаковали, взвесили вещи и отправились в Асколи. Там заканчивается дорога и начинается тропа, ведущая к базовому лагерю К2 через ледник Балторо. Это один из самых труднодоступных пеших маршрутов на планете. Переход до базового лагеря занимает обычно 6–8 дней в зависимости от погоды. Ледник Балторо окружен изумительными по красоте заснеженными вершинами, между которыми сияют бирюзовые озера. Здесь соседствуют пять «восьмитысячников» и сорок вершин высотой более 7000 м — такого нет больше нигде. На севере Пакистана сходятся три великие горные системы: Гималаи, Каракорум и Гиндукуш,— поэтому дорога к базовому лагерю трудна и опасна. Путь усложняют глубокие трещины и ледяные реки, а петляющая по леднику тропа часто теряется, и приходится ориентироваться по каменным пирамидкам, которые соорудили предыдущие группы. Сойти с нее ничего не стоит, а вот обратно можно уже и не вернуться…
Доставлять снаряжение и провизию в базовый лагерь здесь обычно помогают носильщики, или портеры. Не стоит путать их с шерпами, ведь портеры — это просто местные жители, которые занимаются переноской грузов для экспедиций, а шерпы — высокогорный народ Непала, ставший всемирно известным благодаря участию в экспедициях на Эверест. С нами по леднику Балторо шли более 40 портеров, которые несли на плечах по 30–35 кг груза. Работа эта тяжелая, и за каждый подъем до базового лагеря они получают всего около 100 долларов. На ночевках портеры собираются в группы человек по десять и укрываются от ветра за сложенными из камней стенками. Спальники есть не у всех, и некоторые используют вместо них шерстяные домотканые одеяла. Несмотря на скромный рацион, состоящий из чая и лепешек чапати, ходят портеры очень быстро и намного превосходят по выносливости даже хорошо подготовленных туристов. Удивительно, но у них еще остаются силы на вечерний отдых с песнями и танцами!
Погода в горах, как и в море, может измениться в любую минуту: то дует холодный ветер и хочется натянуть пуховик, то начинает жарить беспощадное солнце. Помимо того, что более тонкий атмосферный слой на высоте плохо защищает от солнца, его лучи отражаются от снега, усиливая эффект духовки. В итоге хочется снять с себя всю одежду, но делать этого категорически нельзя, иначе получишь солнечный ожог. В ясные дни от солнца нет спасения, но стоит ему зайти за вершину или спрятаться за тучи — температура стремительно опускается ниже нулевой отметки.
Когда мы достигли базового лагеря, у Джессики, дочери Майка, началась горная болезнь. После первой же ночи решили не рисковать, вызвали вертолет, и часть нашей группы, включая меня, улетела с Джессикой в Скарду. Видимо, в тот год у горы были свои соображения насчет Майка. Встретив его скверной погодой с обильными снегопадами и сильными ветрами, она в очередной раз не позволила ему покорить себя. Но какой бы строптивой ни оказалась К2, отвратить Майка Хорна от задуманного у нее не выйдет, а значит, впереди нас ждут новые экспедиции!
