Море волнуется раз, море волнуется два… И я тоже волнуюсь немного, глядя, как то открывается, то с угрожающим хлюпаньем смыкается просвет между Тихим океаном и потолком туннеля, через который мне предстоит проплыть. В промежутке между волнами надо набрать воздуха, поднырнуть под нависающий над входом в пещеру выступ и вынырнуть уже там, где своды уходят выше и макушке ничего не угрожает. Тот, кто страх преодолел, получает приз — потайной окольцованный скалами пляж, куда по-другому не доберешься и который служит главной приманкой на крошечных островах Мариетас, что в получасе хода на катере от полуострова Пунта Мита в мексиканском штате Наярит.
Те, кому инстинкт самосохранения нашептал отказаться от рулетки с волнами, утешаются видом синеногих олушей, которые лишь тут да на Галапагосских островах и водятся. Что их сюда приманило—загадка, потому что лишь недавно Мариетас были объявлены заповедником под опекой ЮНЕСКО, и людям запретили высаживаться там, а до этого острова использовались мексиканскими ВМС для прицельного бомбометания. Сегодня даже рыбачить в их акватории нельзя: в зимние месяцы в заливе Бандерас мамы-киты учат самостоятельности малышей по тонне весом перед долгой дорогой к побережью Аляски. Папы плавают вокруг и тоже фонтаны пускают, но, как объяснил гид, при этом они отцы не биологические, а вольноотпущенные из других семей, чтобы защищать чужих самку и детеныша от других самцов. У китов наблюдаются неожиданно высокие отношения.
Тихоокеанское побережье штата Наярит тянется на 200 км на север от туристского курорта Пуэрто-Вальярта в штате Халиско, который, в отличие, например, от другого известного мексиканского курорта Канкун, сохранился более душевным и патриархальным. На Плаза Принсипаль в тени церкви Девы Гваделупе воскресными вечерами танцуют пожилые пары, а днем между модерновыми скульптурами на набережной Малекон местные ходят босиком.
Пуэрто-Вальярта показался на туристском горизонте полвека назад! Началось с того, что режиссер Джон Хьюстон в 1964 году решил снимать в тогда безызвестной деревушке «Ночь игуаны» с Ричардом Бёртоном и Авой Гарднер. Когда проведать Бёртона прилетела Лиз Тэйлор и, вслед за Хьюстоном, они купили там домик, Пуэрто-Вальярте уже никогда не было суждено оставаться в тени. Название «Долина гринго» точно указывает на происхождение последовавшей волны почитателей, которым сегодня в ресторане «Сеньор Фрог» под полулитровые фужеры с «Маргаритой» предусмотрительно кладут картонные кружки с советом «запишите здесь, пока еще помните, как вас зовут и где вы остановились».
И хотя из штата Халиско проистекает самая известная мексиканская текила, Наярит славен «карманными» текилокурнями, как, например, та, что принадлежит дону Альберто Мирамонтесу из Ахуакатлана, по-простому сказавшему мне в телефон: «Приезжайте ко мне домой, я вас тут угощу, а моя донья вас еще и покормит». Закусывая текилу сочными ломтиками похожей на сладкую брюкву хикамы, я узнал, что пью символ национального единения, что голубая агава, из сока которой гонят текилу, вызревает по меньшей мере восемь лет, прежде чем химадор — так зовут специального жнеца — срубит ее тесаком на конце длинной палки. «Пока ты восемь лет ходишь за агавой, поди предугадай, какой будет спрос на рынке текилы, когда она наконец созреет!» — добродушно сетовал дон Альберто. Но на качественный продукт всегда есть спрос. От своего отца дон Альберто унаследовал не только производство, но и полное пренебрежение к маркетингу: «Зачем мне искать покупателей, если они сами ко мне идут? Вот вы, например!» И действительно, после пары глотков желание возражать полностью пропало.
От разудалой Пуэрто-Вальярты, да и от остальной Мексики оконечность полуострова Пунта Мита отгорожена шлагбаумом, чтобы никто не побеспокоил сестер Кардашьян, Рианну, Леди Гагу или Бритни Спирс. Пунта Мита — это что-то вроде Рублевки штата Наярит. Звезды заглядывают сюда не только расслабиться, но и поработать: здесь у моря снимали несколько сцен с Джоди Фостер и Мэттом Дэймоном для фильма «Элизиум. Рай на земле». И действительно, на полуострове насадили такой пышный ландшафт, что он может без усилий послужить для натурных съемок садов Эдема. Надо только придумать, куда спрятать вездесущих гольфистов.
Отель Four Seasons появился в Пунта Мите первым. Помимо всяческих достоинств, присущих отелю этого уровня, он — единственный в этой сети, где есть культурконсьерж, эрудиции которого хватает, чтобы гости непрестанно узнавали про Мексику что-то новое. У любознательных день может начаться с дегустации горького шоколада и лекции об ольмеках и майя, первыми распознавшими прелести какао-бобов, потом плавно перейти в экскурс о происхождении текилы, разные сорта которой тут же даст отведать услужливый культур-консьерж, и закончиться созерцанием созвездий, которые надегустировавшийся текилой народ уже легко определяет даже без оптики. Следующий день не будет напоминать предыдущий: с утра постояльцы осваивают азы испанского, а на закате выпускают на волю морских черепашек, вылупившихся в инкубаторе при отеле.
Черепашек Four Seasons выращивает, чтобы дать рядовому прожигателю углеводородов вроде меня возомнить себя экологически сознательным преобразователем планеты. Действительно, за ту пару минут, пока вы держите в руках беспомощное, сучащее плавниками создание, возникает вера, что, выпустив его в океан, вы чуть ли не повернете вспять глобальное потепление. Черепашки, не вдаваясь в экологические премудрости и повинуясь инстинкту, резво семенят к воде. Дочка все боялась отпустить на песок свое подопечное землеводное, потому что над пляжем нарезали круги фрегаты, видевшие в сентиментальном мероприятии возможность поужинать. Добрые мексиканцы подсказали Белле идти за черепашкой до самого прибоя, и, не вмешайся папа, девочка, наверное, даже поплыла бы за ней в сторону японских островов.
Стоило выехать за пределы пятизвездочного комфорта, и нас поджидали сюрпризы компактного, но разностороннего штата Наярит. Горы Сьерра Мадре подходят в нем к самому океану, и на пляжи деревни Саюлита накатывают ровные волны в самый раз для начинающих серфингистов. Неподалеку дремлет вулкан Себоруко, пофыркивая фумаролами посреди лавовых полей. Есть тут и горное озеро Санта-Мария-дель-Оро, есть колониальные городки СанБлас, откуда началась колонизация Калифорнии испанцами, и Компостела, где мало что изменилось за последние 70 лет, и все так же, пока ковбои-ранчерос помоложе прицениваются к сделанным вручную седлам и сбруе, ранчерос постарше, все как один в стетсонах, высаживаются в тени у фонтана перед церковью посудачить о былом.
Мало кто добирается до островной деревни Мескальтитан; дороги туда нет, надо пересаживаться на лодку и плыть по протокам в мангровых зарослях национального парка Ла Товара мимо застывших в пугающем зевке крокодилов под три метра длиной. По плану деревня являет собой круг, поделенный улицами на четверти. Живет в Мескальтитане менее 2000 человек, занимаются они промыслом креветок, из которых, помимо прочего, делают нежнейший паштет. Машин на островке, естественно, нет, двери домов нараспашку, дети играют на улице, родители дремлют тут же в гамаках… Мило, идиллично, но не более того.
И только зайдя в скромный исторический музей на центральной площади с церковью Петра и Павла, удивлявшей соседством изваяний чересчур окровавленного Христа и до неприличия сексапильной Мадонны, я узнал, что нахожусь в мифическом Ацтлане, исторической родине ацтеков. Именно тут верховному жрецу привиделся сидящий на кактусе и пожирающий змея орел, что было истолковано как знамение свыше сниматься с насиженного места и двигаться на юг. Поскитавшись более 200 лет, в 1325 году ацтеки основали Теночтитлан, на месте которого сегодня раскинулся Мехико-Сити. Не легенда это вовсе, а все по науке: план Теночтитлана один к одному повторяет Мескальтитан.
Теперь уже я с иным ощущением ходил по кольцевым улицам с высокими тротуарами—в сезон дождей Мескальтитан превращается в мексиканскую Венецию. В сухое же время года пройти можно было лишь посередине улочек: тротуары были покрыты сушащимися креветками и рыбой, между которыми ходили коты — либо все очень сытые, либо отличающиеся завидной выдержкой. Из открытых дверей на полной громкости несся диалог из очередной «теленовеллы», как в Мексике кличут мыльную оперу, цепко держащей в своих сетях домохозяек и наполнявшей древний Ацтлан страстями современной мелодрамы.
Из музейной экспозиции было неясно, что же еще, помимо ниспосланного жрецу откровения, побудило ацтеков уйти из такого уютного места, и я спросил об этом у латавшего сети дядьки. «Да, наверное, достали тут всех эти кровожадные дикари, вот и намекнули им, что пора убираться на все четыре стороны»,—был ответ простого работящего человека.
Чтобы посмотреть, как живут потомки ацтеков сегодня, надо не полениться съездить к уичолям. Спасаясь от испанских конкистадоров, это племя забралось в горы Сьерра Мадре, что тянутся вдоль тихоокеанского побережья Мексики, и сегодня уичолей осталось на свете тысяч тридцать пять. Ривьера Наярит, восходящая звезда мексиканского туризма, от уичолей сравнительно недалеко—сначала два часа на машине, а потом еще 20 минут по реке на моторке. Еще вчера я предавался дайвингу и флайбордингу (в случае последнего к ногам привязывают водометы, и ты Афродитой поднимаешься из морской пены, которую сам же и взбиваешь), а сегодня шаман заплетающимся языком по причине пристрастия к напитку из кактуса пейот бормочет надо мной и дочкой древние заклинания.
Галлюциноген пейот для уичолей—важный культурнорелигиозный инструмент, способствующий общению с богами. «Все знание о невидимом мире я получил благодаря пейоту. Пейот научил меня лечить людей»,—через переводчика объяснил нам шаман, которого пейот еще не успел обучить испанскому. Несколько раз в год он уходит собирать кактус на север страны, но с каждым годом находить его становится все труднее: «поторчать» от пейота в Мексику приезжают со всего мира, а кактус растет очень медленно. Уичолям пришлось даже воззвать к правительству, мол, пейот— это наше все, без пейота мы пропадем, и теперь промышлять пейот можно только шаманам, а всех остальных ловят и штрафуют.
Моя маленькая дочка не понимала, зачем нетвердо стоящему на ногах и дурно пахнущему шаману нужно обмахивать ее кисточкой из перьев и обносить дымком. Но без церемонии очищения нас в деревню к уичолям не допускали — мало ли какой негатив или вирус мы можем протащить с собой из мира дайвинга и флайбординга. Поэтому шаман пел над нами про папу-солнце и маму-океан и жег травы и цветы, чтобы сделать нас для уичолей безвредными. Время от времени он выходил за порог отряхнуть с перьев нашу невидимую скверну, и тогда так и не осознавший важность момента ребенок шептал мне: «Пап, он давно не мылся!»
Завершив процедуру, шаман по громкоговорителю сообщил жителям деревни что-то типа того, что сегодня к ним в гости пожаловали толстые кошельки, и к нашему появлению на местном капище лотки уже ломились от поделок из разноцветного бисера. Расшитая одежда на самих уичолях смотрелась стильнее и органичнее браслетиков и безделушек, но с такими деньгами за сувенир редкий турист готов расстаться легко—на вышивку одной блузки у мастерицы уходит по несколько недель. Напоследок нас позвали в хижину показать, как живут уичоли. Запасы кукурузы на земляном полу и стены из необожженного кирпича адобе, к которым проволокой была привязана крыша из шифера, вызывали знакомую при посещении аборигенных мест мысль: живут ли они так по желанию или вынуждены… «А не унесет ветром крышу?»—спросил я у хозяйки. «Крышу нам по федеральной программе установили»,—уклончиво ответила она.
Ее дочка играла с иссиня-черным котенком, и моя включилась в игру сразу и без предисловий, как это бывает только у детей. Глядя на то, как быстро нашли общий язык девочки из разных миров, я в очередной раз подумал, что приехать в Наярит и прогулять неделю школы было правильным решением.
